Несколько десятков лет назад фантазии Рэя Брэдбери поражали читателей всего мира: они окунались в невероятные, немыслимые, красочные, утопичные миры, казавшиеся волшебными. Однако сегодня, в XXI веке, многие прогнозы Брэдбери — уже не авторский вымысел, а наступившая реальность.

Реальность, бесконечно далёкая от волшебства.

Попасть в плен примитивной массовой культуры, навсегда оборвать индивидуальный путь развития души, стать заложником технического прогресса, способного ослепить и поработить человеческую личность — всё это сознательный выбор большинства людей, живущих в XXI веке.

«Я не пытаюсь предсказать будущее, я пытаюсь его предотвратить», — не раз говорил Рэй Брэдбери в беседах с журналистами.

Герои наиболее известных произведений Брэдбери теряют понимание ценности дружбы и любви, а основной целью их взаимоотношений становится материальная выгода. Они не чувствуют связи человеческого существа с природой так, как чувствовал сам автор в «Вине из одуванчиков». Красоту живых пейзажей им заменили телесериалы. Главные жизненные цели — работать и покупать, а духовное развитие переместилось на последнее место в пирамиде потребностей.

Ещё в 1950-е годы Брэдбери предсказал появление не только большинства современных технологий, но также и связанных с ними социальных проблем. Например, в рассказе «Вельд» описана так называемая «детская комната» с эффектом присутствия: она может создавать изображение, звуки и запахи, а кроме того, ещё и воздействовать на материальные объекты. Современные технологии виртуальной реальности пока не способны симулировать запахи, а вот обманывать человеческий мозг звуками и картинкой — вполне. До взаимодействия с материальным миром тоже недалеко: уже есть разработки, которые позволяют «почувствовать» виртуальные вещи с помощью перчаток с тактильной обратной связью, контроллеров, меняющих форму в руках пользователя, или подаваемых в мышцы электрических импульсов.

Чем окончился рассказ «Вельд», известно всем поклонникам творчества Брэдбери, причём финал этот угрожающе однозначен и неотвратим.

Пророческий рассказ «Убийца», написанный 70 лет назад, тоже очень точно отражает время, в котором живём мы с вами. В нём предсказано появление устройств, которые позволяют общаться друг с другом на расстоянии без проводов. В представлении Брэдбери это были радиобраслеты — небольшие девайсы в виде часов со встроенным микрофоном и динамиком. Выходит, автор предвидел сразу две технологии — сотовую связь и «умные» часы, с которых можно совершать звонки. Вот только доволен ли этим главный герой рассказа Элберт Брок?..

Напичканные электроникой, «говорящие» дома, телевизоры и смартфоны, неумолчная, вездесущая реклама, льющаяся отовсюду бесконечная музыка... Однажды придёт день, когда захочется заставить всё это замолчать...

«Убийца» (1953 г.)

Музыка гналась за ним по белым коридорам. Из-за одной двери слышался вальс из «Весёлой вдовы». Из-за другой — «Послеполуденный отдых фавна». Из-за тре­тьей — «Поцелуй ещё разок!» Он повернул за угол, «Танец с саблями» захлестнул его шквалом цимбал, барабанов, кастрюль и сковородок, ножей и вилок, жестяными громами и молниями. Всё это схлынуло, когда он чуть не бегом вбежал в приёмную, где расположилась секретарша, бла­женно ошалевшая от Пятой симфонии Бетховена. Он шаг­нул вправо, потом влево, словно рукой помахал у неё перед глазами, но она так его и не заметила.

Негромко зажужжал радиобраслет.

— Слушаю.

— Пап, это я, Ли. Ты не забыл? Мне нужны деньги.

— Да-да, сынок. Сейчас я занят.

— Я только хотел напомнить, пап, — сказал браслет.

Голос сына потонул в увертюре Чайковского к «Ромео и Джульетте», она вдруг затопила длинные коридоры.

Психиатр шёл по улью, где лепились друг к другу лабо­ратории и кабинеты, и со всех сторон на него сыпалась цветочная пыльца мелодий. Стравинский мешался с Бахом, Гайдн безуспешно отбивался от Рахманинова, Шуберт погибал под ударами Дюка Эллингтона. Секретарши мурлы­кали себе под нос, врачи насвистывали — все по-утреннему бодро принимались за работу,
психиатр на ходу кивал им. У себя в кабинете он просмотрел кое-какие бумаги со стено­графисткой, которая всё время что-то напевала, потом позвонил по телефону наверх, полицейскому капитану. Не­сколько минут спустя замигала красная лампочка и с по­толка раздался голос:

— Арестованный доставлен для беседы в кабинет номер девять.

Он отпер дверь и вошёл, позади щёлкнул замок.

— Только вас не хватало, — сказал арестант и улыб­нулся.

Эта улыбка ошеломила психиатра. Такая она была сия­ющая, лучезарная,
она вдруг осветила и согрела комнату. Она была точно утренняя заря в тёмных горах, эта улыбка. Точно полуденное солнце внезапно проглянуло среди ночи. А над этой хвастливой выставкой ослепительных зубов спо­койно и весело блестели голубые глаза.

— Я пришёл вам помочь, — сказал психиатр.

И нахмурился. Что-то в комнате было не так. Он ощутил это ещё с порога. Неуверенно огляделся. Арестант засме­ялся:

— Удивились, что тут так тихо? Просто я кокнул радио.

«Буйный», — подумал врач.

Арестант прочёл его мысль, улыбнулся и успокоительно поднял руку:

— Нет-нет, я так только с машинками, которые тявкают.

На сером ковре валялись осколки ламп и клочки про­водов от сорванного
со стены радио. Не глядя на них, чув­ствуя, как его обдаёт теплом этой улыбки, психиатр уселся напротив пациента; необычная тишина давила, словно перед грозой.

— Вы — мистер Элберт Брок, именующий себя Убийцей?

Брок удовлетворённо кивнул.

— Прежде чем мы начнём... — мягким проворным дви­жением он снял с руки врача радиобраслет. Взял крохотный приёмник в зубы, точно орех, сжал покрепче — крак! — и вернул ошарашенному психиатру обломки с таким видом, словно оказал и себе и ему величайшее благодеяние.

— Вот так-то лучше.

Психиатр во все глаза смотрел на загубленный аппарат.

— Немало с вас, наверное, взыскивают за убытки.

— Наплевать! — улыбнулся пациент. — Как поётся в ста­рой песенке: «Мне плевать, что станется со мною!» — впол­голоса пропел он.

— Начнём? — спросил врач.

— Извольте. Первой жертвой, одной из первых, был мой телефон. Гнуснейшее убийство. Я запихал его в кухонный поглотитель. Забил бедняге глотку. Несчастный задохся на­смерть. Потом я пристрелил телевизор!

— М-мм, — промычал психиатр.

— Всадил в кинескоп шесть пуль. Отличный был трезвон, будто разбилась люстра.

— У вас богатое воображение.

— Весьма польщён. Всегда мечтал стать писателем.

— Не расскажете ли, когда вы возненавидели телефон?

— Он напугал меня ещё в детстве. Один мой дядюшка называл его Машиной-призраком. Бесплотные голоса. Я бо­ялся их до смерти. Стал взрослым, но так и не привык. Мне всегда казалось, что он обезличивает человека. Если ему заблагорассудится, он позволит вашему «я» перелиться по проводам. А если не пожелает, просто высосет его, и на другом конце провода окажетесь уже не вы, а какая-то дохлая рыба, не живой тёплый голос, а только сталь, медь и пласт­масса. По телефону очень легко сказать не то, что надо; вовсе и не хотел это говорить, а телефон всё переиначил. Оглянуться не успел, а уже нажил себе врага. И потом, телефон необыкновенно удобная штука! Стоит и прямо-таки тре­бует — позвони кому-нибудь, а тот вовсе не желает, чтобы ему звонили. Друзья звонят мне, звонят, звонят без конца. Ни минуты покоя, чёрт возьми. Не телефон — так телевизор, или радио, или патефон. А если не телевизор, не радио и не патефон, так кинотеатр тут же на углу или кинореклама на облаках. С неба теперь льёт не дождь, а мыльная пена. А если не слепят рекламой на небесах, так глушат джазом в каждом ресторане; едешь в автобусе на работу — и тут музыка и реклама. А если не музыка, так служебный селек­тор и главное орудие пытки — радиобраслет, жена и друзья вызывают меня каждые пять минут. И что за секрет у этих штучек, чем они так соблазняют людей? Обыкновенный человек сидит и думает: делать мне нечего, скучища, а на руке этот самый наручный телефон — дай-ка позвоню ста­рине Джо. Алло, алло! Я люблю жену, друзей, вообще чело­вечество, очень люблю... Но вот жена в сотый раз спрашивает: «Ты сейчас где, милый?» — а через минуту вызывает прия­тель и говорит: «Слушай, отличный анекдот: один парень...» А потом какой-то чужой дядя орет: «Вас вызывает Ста­тистическое бюро. Какой марки резинку вы жуёте в данную минуту?» Ну, знаете!

— Как вы себя чувствовали всю эту неделю?

— А так: вот-вот взорвусь. Или начну биться головой о стену. В тот день в конторе я и поступил как надо.

— А именно?

— Плеснул воды в селектор.

Психиатр сделал пометку в блокноте.

— И вывели его из строя?

— Конечно! То-то была потеха! Стенографистки забе­гали как угорелые! Крик, суматоха!

— И вам на время полегчало, а?

— Ещё бы! А днём меня осенило, я кинул свой радио­браслет на тротуар и
растоптал. Кто-то как раз заверещал: «Говорит Статистическое бюро, девятый отдел. Что вы сего­дня ели на обед?» — и тут я вышиб из машинки дух.

— И вам ещё полегчало, а?

— Я вошёл во вкус. — Брок потёр руки. — Дай-ка, ду­маю, подниму единоличную революцию, надо же человеку освободиться от всех этих удобств! Кому они, спрашивается, удобны? Друзьям-приятелям? «Здорово, Эл, решил с тобой поболтать, я сейчас в Гринхилле, в гардеробной. Только что я их тут всех сокрушил одним ударом. Одним ударом, Эл! Удачный денёк! А сейчас выпиваю по этому случаю. Я решил, что тебе будет любопытно». Ещё удобно моему начальству: я разъезжаю по делам службы, а в машине радио — и они всегда могут со мной связаться. Связаться! Мягко сказано. Связаться, чёрта с два! Связать по рукам и ногам! Заграбастать, зацапать, раздавить, измолотить всеми этими радиоголосами. Нельзя на минуту выйти из машины, непременно надо доложить: «Остановился у бензоколонки, зайду в уборную». — «Ладно, Брок, валяйте». — «Брок, чего вы столько возились?» — «Виноват, сэр!» — «В другой раз не копайтесь!» — «Слушаю, сэр!» Так вот, доктор, знаете, что я сделал? Купил кварту шоколадного мороженого и досыта накормил свой передатчик.

— Почему вы избрали для этой цели именно шоколадное мороженое?

Брок чуть призадумался, потом улыбнулся:

— Это моё любимое лакомство.

— Вот как, — сказал врач.

— Я решил: чёрт подери, что годится для меня, годится и для радио в моей машине.

— Почему вы решили накормить передатчик именно мо­роженым?

— В тот день была жара.

— И что же дальше? — помолчав, спросил врач.

— А дальше наступила тишина. Господи, какая благо­дать! Ведь окаянное радио трещало без передышки! «Брок, туда, Брок, сюда, Брок, доложите, когда пришли, Брок, доло­жите, когда ушли, хорошо, Брок, обеденный перерыв, Брок, перерыв кончился, Брок, Брок, Брок, Брок...» Я наслаж­дался тишиной, прямо как мороженым.

— Вы, видно, большой любитель мороженого.

— Я ездил, ездил и всё слушал тишину. Как будто тебя укутали в отличнейшую мягкую фланель. Тишина. Целый час тишины! Сижу в машине и улыбаюсь и чувствую — в ушах мягкая фланель. Я наслаждался, я просто
упивался, это была Свобода!

— Продолжайте!

— Потом я вспомнил, что есть такие портативные диатер­мические аппараты. Взял один напрокат и в тот же вечер повёз в автобусе домой. А в автобусе полным-полно замучен­ных канцелярских крыс, и все переговариваются по радио­браслетам с жёнами: я, мол, уже на Сорок третьей улице... на Сорок четвёртой... на Сорок девятой... поворачиваю на Шестьдесят первую... А один супруг бранится: «Хватит тебе околачиваться в баре, чёрт возьми! Иди домой и разогрей обед, я уже на Семидесятой!» А репродуктор орёт «Сказки Венского леса» — точь-в-точь канарейка натощак насвисты­вает про лакомые зёрнышки. И тут я включаю диатерми­ческий аппарат! Помехи! Перебои! Все жёны отрезаны от брюзжания замученных за день мужей. Все мужья отрезаны от жён, на глазах у которых милые отпрыски только что запустили камнем в окно! «Венский лес» срублен под корень, канарейке свернули шею. Ти-ши-на! Пугающая внезапная ти­шина. Придётся пассажирам автобуса вступить в беседу друг с другом. Они в страхе, в ужасе, как перепуганные овцы!

— Вас забрали в полицию?

— Пришлось остановить автобус. Ведь и впрямь музыка превратилась в кашу, мужья и жёны не знали, на каком они свете. Шабаш ведьм, сумбур,
светопреставление. Митинг в обезьяннике! Прибыла аварийная команда, меня мигом за­секли, отчитали, оштрафовали, я и оглянуться не успел, как очутился дома — понятно, без аппарата.

— Разрешите вам заметить, мистер Брок, что до сих пор ваш образ действий кажется мне не слишком... э-э... разум­ным. Если вам не нравится радиотрансляция, служебные селекторы, приёмники в автомобилях, почему бы вам не всту­пить в общество радионенавистников? Подавайте петиции, добивайтесь запретов и ограничений в законодательном порядке. В конце концов, у нас же демократия!

— А я так называемое меньшинство, — сказал Брок. — Я уже вступал во
всякие общества, вышагивал в пикетах, подавал петиции, обращался в суд. Я
протестовал годами. И везде меня поднимали на смех. Все просто обожают радио и рекламу. Я один такой урод, не иду в ногу со временем.

— Но тогда, может быть, вам следует сменить ногу, как положено солдату? Надо подчиняться большинству.

— Так ведь они хватают через край. Послушать немнож­ко музыки, изредка «связаться» с друзьями, может, и при­ятно, но они-то воображают: чем больше, тем приятнее. Я прямо озверел! Прихожу домой — жена в истерике. Отчего, почему? Да потому, что она полдня не могла со мной связаться. Помните, я малость поплясал на своём радиобраслете? Ну вот, в тот вечер я и задумал убийство собствен­ного дома.

— Что же, так и записать?

— По смыслу это совершенно точно. Я решил убить его, умертвить. Дом у
меня из таких, знаете, чудо техники: разговаривает, поёт, мурлычет, сообщает погоду, деклами­рует стишки, пересказывает романы, звякает, брякает, на­певает колыбельную песенку, когда ложишься в постель. Станешь под душ — он тебя глушит ариями из опер, ляжешь спать — обучает испанскому языку. Этакая болтливая нора, в ней полно электронных оракулов. Духовка тебе лопочет: «Я пирог с вареньем, я уже испёкся!» — или: «Я — жаркое, скорей подбавьте подливки» — и прочий младенческий вздор. Кровати укачивают тебя на ночь, а утром встряхивают, чтоб проснулся! Этот дом терпеть не может людей, верно вам говорю! Парадная дверь так и рявкает: «Сэр, у вас башмаки в грязи!» А пылесос гоняется за тобой по всем комнатам, как собака, не дай Бог, уронишь щепотку пепла с сигареты, мигом всосёт. О Боже милостивый!

— Успокойтесь, — мягко посоветовал психиатр.

— Помните песенку Гилберта и Салливена «Веду обидам точный счёт и уж
за мной не пропадёт»? Всю ночь я подсчи­тывал обиды. А рано поутру купил
револьвер. На улице нарочно ступал в самую грязь. Парадная дверь так и
завиз­жала: «Надо ноги вытирать! Не годится пол марать!» Я вы­стрелил этой
дряни прямо в замочную скважину. Вбежал в кухню, а там плита скулит: «Скорей взгляни! Переверни!» Я всадил пулю в самую серёдку механической яичницы — и плите пришёл конец. Ох, как она зашипела и заверещала: «Я перегорела!» Потом завопил телефон, прямо как каприз­ный ублюдок. И я сунул его в поглотитель. Должен вам заявить честно и откровенно, я ничего не имею против по­глотителя, он пострадал за чужие грехи. Теперь-то мне его жалко — очень полезное приспособление и притом безобид­ное, словечка от него не услышишь, знай себе мурлычет, как спящий лев, и переваривает всякий мусор. Непременно от­дам его в починку. Потом я пошёл и пристрелил коварную бестию — телевизор. Это Медуза — каждый вечер своим неподвижным взглядом обращает в камень миллионы людей, это сирена — поёт, и зовёт, и обещает так много, а даёт ничтожно мало... но я всегда возвращался к ней, возвра­щался и надеялся на что-то до последней минуты, и вот — бац! Тут моя жена заметалась, точно безголовая индюшка, злобно закулдыкала, завопила на всю улицу. Явилась поли­ция. И вот я здесь

Он блаженно откинулся на спинку стула и закурил.

— Мистер Брок, отдавали ли вы себе отчёт, совершая такие преступления,
что радиобраслет, репродуктор, теле­фон, радио в автобусе, селектор у вас на
службе — всё это либо чужая собственность, либо сдаётся напрокат?

— Я и опять проделал бы то же самое, верно вам говорю.

Психиатр едва не зажмурился от сияющей благодушной улыбки пациента.

— И вы не желаете воспользоваться помощью Службы душевного здоровья?
Вы готовы за всё ответить?

— Это только начало, — сказал Брок. — Я знаменосец скромного меньшинства, мы устали от шума, от того, что нами вечно помыкают, и командуют, и вертят на все лады, и вечно глушат нас музыкой, и вечно кто-нибудь орёт — делай то, делай это, иди туда, теперь сюда, быстрей, быст­рей! Вот увидите. Начинается бунт. Моё имя войдёт в исто­рию!

— Гм-м... — Психиатр, казалось, призадумался.

— Понятно, это не сразу сделается. На первых порах все были очарованы. Великолепная выдумка эти полезные и удобные штуки! Почти игрушки, почти забава! Но люди чересчур втянулись в игру, зашли слишком далеко, всё наше общество попало в плен к механическим нянькам — и за­путалось, и уже не умеет выпутаться, даже не умеет само себе признаться, что запуталось. Вот они и мудрствуют, как и во всём прочем: таков, мол, наш век! Таковы условия жизни! Мы — нервное поколение! Но помяните моё слово, семена бунта уже посеяны. Обо мне раззвонили на весь мир по радио, показывали меня и по телевидению, и в кино, вот ведь парадокс! Дело было пять дней назад. Про меня узнали миллиарды людей. Следите за биржевыми отчётами. Ждите в любой день. Хоть сегодня. Вы увидите, как подскочит спрос на шоколадное мороженое!

— Ясно, — сказал психиатр.

— Теперь, надеюсь, мне можно вернуться в мою милую одиночную камеру? Я намерен полгода наслаждаться оди­ночеством и тишиной.

— Пожалуйста, — спокойно сказал психиатр.

— За меня не бойтесь, — сказал вставая мистер Брок. — Я буду сидеть да посиживать и наслаждаться мягкой фла­нелью в ушах.

— Гм-м, — промычал психиатр, направляясь к двери.

— Не унывайте, — сказал Брок.

— Постараюсь, — отозвался психиатр.

Он нажал незаметную кнопку, подавая условный сигнал, дверь отворилась,
он вышел в коридор, дверь захлопнулась, щёлкнув замком. Он вновь шагал один по коридорам мимо бесчисленных дверей. Первые двадцать шагов его провожали звуки «Китайского тамбурина». Их сменила «Цыганка», затем «Пасакалья» и какая-то там минорная фуга Баха, «Тигровый рэгтайм», «Любовь — что сигарета». Он достал из кармана сломанный радиобраслет, точно раздавленного богомола. Вошёл к себе в кабинет. Тотчас зазвенел звонок и с потолка раздался голос:

— Доктор?

— Только что закончил с Броком, — отозвался психиатр.

— Диагноз?

— Полная дезориентация, но общителен. Отказывается признавать простейшие явления окружающей действитель­ности и считаться с ними.

— Прогноз?

— Неопределённый. Когда я его оставил, он с наслаж­дением затыкал себе уши воображаемыми тампонами.

Зазвонили сразу три телефона. Запасной радиобраслет в ящике стола заскрипел, словно раненый кузнечик. Замигала красноватая лампочка, и
защёлкал вызов селектора. Звонили три телефона. Жужжало в ящике. В открытую дверь вливалась музыка. Психиатр, что-то мурлыча себе под нос, надел новый радиобраслет, щёлкнул селектором, поговорил минуту, снял одну телефонную трубку, поговорил, снял другую трубку, поговорил, снял третью, поговорил, нажал кнопку радио­браслета, поговорил негромко, размеренно, лицо его было невозмутимо спокойно, а вокруг гремела музыка, мигали лампочки, снова звонили два телефона, и руки его непре­станно двигались, и радиобраслет жужжал, и его вызывали по селектору, и с потолка звучали голоса. Так провёл он остаток долгого служебного дня, овеваемый прохладным кондиционированным воздухом, сохраняя то же невозмути­мое спокойствие; телефон, радиобраслет, селектор, телефон, радиобраслет, селектор, телефон, радиобраслет, селектор, телефон, радиобраслет, селектор, телефон, радиобраслет...

Источники:

https://lib.misto.kiev.ua/INOFANT/BRADBURY/ubijca.dhtml

https://ru.wikiquote.org/wiki/%D0%A3%D0%B1%D0%B8%D0%B9%D1%86%D0%B0_(%D1%80%D0%B0%D1%81%D1%81%D0%BA%D0%B0%D0%B7)

https://vesti.ua/kultura/reyu-bredberi-100-let-10-udivitelnyh-faktov-iz-zhizni-fantasta-klassika