«В детстве я даже не подозревал, что стану врачом. Скорее, танкистом, пулемётчиком, шофёром или шахтёром, только не врачом.

С врачеванием у меня долго были связаны неприятные воспоминания.

В нашем посёлке жил всем известный дед Бурлай. Здоровенный, в дверь он входил только боком. Пил крепко. А напившись, слепнул, выбирался на ощупь из хаты и, держа обеими руками спадающие штаны, кричал на всё подворье:

— Бабо, веди мене на гулянку!..

И вот однажды с дедом Бурлаем приключилась такая история. Выпив литр самогона, он выбежал на улицу, начал колотить себя в живот кулаками и мученически взывать:

— Люди добрi, потушiть! Горить! Горить, чортяка, нутро все выпалить к бiсу!..

Прибежала низенькая проворная женщина (она появилась в посёлке невесть откуда и жила тем, что лечила всех и от всего). Она потребовала свежего конского навоза, отжала его и напоила деда с ладони. Было это во время фашистской оккупации, ни врачей, ни даже фельдшера в посёлке тогда не было.

Дед вскоре успокоился, лишь постанывал тихонько и всхлипывал, как ребёнок.

И хотя я поверил, что эта пришлая женщина спасла его, всё равно я возненавидел её. Я и поныне не могу забыть это омерзительное лечение...

... Дежурство. Ночь. Я в больнице один.

Прибежали муж и жена. На руках ребёнок, большой уже.

— Что с ним?

— Да у него младенческое, — растерянно произносит мать, а отец молчит, дышит шумно и теснее прижимает к себе вздрагивающего сына.

— Не слышал про такую болезнь! — резко повышаю голос. Как мне надоело слышать об этом самом всеохватном «младенческом» — почти всё списывается на него. У ребёнка бывает высокая температура, которая вызывает судороги (скажем, при простуде), — опять «младенческое»!

— У него, вижу, судороги, а они бывают от разных причин, — в который раз повторяю я. — Здесь, видимо, отравление. Рвота давно началась?

— Да с обеда.

— Чего же вы ждали?

— Мы не ждали. Мы бабку сейчас же позвали...

— Бабку? — я закусил губу, сдерживая на самом кончике языка крепкое словцо, и начал обследовать малыша. И внезапно услышал от него винный запах.

— Что он ел за обедом? — медленно выпрямляясь, спрашиваю. — Слушайте, вы... вы... — Я не нахожу слов, вернее, не могу их произнести — они комком стали поперёк горла.

Оказывается, отец и мать надумали окрестить сына. И на крестинах, захмелев, дали и ему отпить из стакана. Всё это рассказывают не сразу, отрывочно. Сознают ли они, что стали убийцами?

Но разговор с ними потом. А сейчас надо спасать ребёнка...

Спасение умирающего — это бешеный ритм собственного сердца, которое, кажется, разбухло на всю грудь, это горячий лоб и мокрая спина, это вихри мыслей и холод рассудка, это голоса матери и детей, я их слышу — и они мешают мне думать. Кто утверждает, что врачи — циники и смерть для них дело привычное? Никогда не привыкну к ней. Я, кажется, каждый раз умираю вместе с умирающим..." (рассказ «Против течения. Из записок врача», И. Костыря)

Этот рассказ размещён в сборнике под названием «Найти себя». Сборник составлен и выпущен в 1986 году издательством «Донбасс». Здесь собраны произведения 1960-1980-х годов, посвящённые антиалкогольной теме. Их авторы — известные писатели Валентин Распутин, Василий Шукшин, Владимир Тендряков, Николай Родичев и другие, — рисуя духовный облик простого трудового человека, описывали такое страшное социальное зло, как пьянство. По мнению литераторов, многие из тех, кто пристрастился к «дьявольскому зелью», ещё не совсем потеряны для общества, за них надо бороться сообща, чтобы эти люди, в конце концов, сумели «найти себя», почувствовать себя нужными членами общества, вновь обрести утраченный смысл жизни.

"... До нас вдруг донёсся не то стон, не то вскрик, да такой бедовый и тяжкий, что стало не по себе. Олег вскинулся:

— Что это?

— Это там дяденька плачет, — сказала девочка и показала рукой в глубину вагона.

— Дяденька плачет? Чего он плачет?

— Его хмель давит, — баском пояснил мальчик.

Теперь, когда они заговорили, стало видно, что мальчик старше девочки и кое-что знает в жизни.

Старушка оторвалась наконец от книги и, выглянув в коридор, со вздохом подтвердила:

— Ой, надоел. Перед городом милицией припугнули, так затих. Теперь сызнова.

— Не могу-у! — истошно взревел неподалёку голос. — Не могу-у!

— Чтоб ты сдох! — отозвался сверху мужчина в трико и возмущённо сел, спустив над старушкой ноги. — Нет, дальше следующей станции ты у меня не поедешь! Хотел ведь, по-человечески хотел снять! Чтоб по-человечески ехать!

— Не могу-у-у! — ещё отчаянней, ещё горше перебил его голос.

Олег, не вытерпев, пошёл посмотреть, я за ним. Через две перегородки от нашей, уронив лохматую голову и время от времени пристукивая ею о столик, корчилась в судорогах грязная и растрёпанная фигура в засаленной, видавшей виды нейлоновой куртке и резиновых сапогах. Купе было свободно, видеть её мучения никто не хотел. Олег присел напротив, по другую сторону столика, я сбоку. Человек, сидящий перед нами, уткнувшись в столик, ненадолго затих, словно прислушиваясь к себе или к тому, что происходит кругом; затем сдавленно, через силу сдерживаясь, испустил длинный утробный стон — нарочно так, с таким рвущим горло выдохом, изобразить он не мог, так могло выходить наружу только бушующее страдание. Олег принялся тормошить беднягу за плечи, тот долго ничего не чувствовал, ничего не понимал, потом поднял всё-таки голову, показав лицо, и бессмысленно уставился на нас.

Никто, никакой вражина не сумел бы сделать с ним то, что сделал с собою он сам. Прежний человек хоть и с трудом, но всё же просматривался ещё в нём. Голубые и, наверное, чистые когда-то глаза перетянуты были кровавыми прожилками и запухли, призакрылись, чтоб не видеть белого света... Белый свет они действительно видели плохо, но тем сильней и безжалостней всматривались они в своё нутро, заставляя этого человека кричать от ужаса. Светлые густые волосы на голове стали от грязи пегими и свисали лохмами; круглое, в меру вытянутое книзу аккуратным и крепким подбородком лицо со слегка вздёрнутым носом, которое затевалось во всей этой нетяжёлой и немудрёной форме для простодушия и сердечного отсвета, — лицо это, одутловатое, заросшее, тяжёлое, полное дурной крови, пылало сейчас догорающим чёрным жаром. Даже ямочка на подбородке и та казалась затянувшейся раной. И сколько лет ему, сказать было невозможно — то ли под тридцать, то ли за сорок.

А вспомнить — такие же мужички, прямые предки его, с такими же русыми волосами и незатейливыми светлыми лицами, какое чудесным и редким раденьем, показывая породу, досталось ему, — шли на поле Куликово, сбирались по кличу Минина и Пожарского у Нижнего Новгорода, сходились в ватагу Стеньки Разина, продирались с Ермаком за Урал..." (рассказ «Не могу-у», В. Распутин).

«Социальная бесперспективность, страх перед завтрашним днём, чувство одиночества, отупляющая жизненная рутина, недоступность благ культуры — всё это влечёт значительную часть трудящихся к злоупотреблению алкоголем как средством „отвлечения“, „забвения“, „утешения“. Бездуховность образа жизни толкает на приобщение к пьянству и моего героя», — комментирует свой рассказ Валентин Григорьевич Распутин. — «В нашем обществе это, к сожалению, связано с устойчивыми питейными традициями, обычаями, стереотипами поведения в быту, которые укоренялись веками и сохранились в групповом и индивидуальном сознании советских людей... Их сохранению способствуют также и недостатки в организации труда и культурно-воспитательной работы, в действующей системе борьбы с алкоголизмом».

В странах Европы бытует убеждение, будто на Руси пьянствовали всегда. На самом деле это не так. Славяне не отличались повышенной тягой к спиртному ни во времена язычества, ни в первые века после принятия христианства. Упомянутые Распутиным «питейные традиции» и нравы уходят не в такую уж глубокую старину. Водка была импортирована в Россию из Польши, приблизительно, в середине XVI века, в годы польского влияния. Появившись вначале при царском дворе, впоследствии она получила широчайшее распространение. Царь Иван Грозный распорядился о постройке в 1552 году первого «царёва кабака» и об установлении государственной монополии на производство и продажу водки. С тех пор друг друга сменяли акцизные, откупные и другие системы, которые в царском бюджете были одной из главных статей дохода (до 30%).

Характерно, что люди, ведавшие кабаками, назывались «целовальники» — потому что публично целовали крест, клянясь честно исполнять свои обязанности. Подобную присягу на верную службу царю приносили только представители высших сословий, однако и содержателей кабаков также обязывали к этому, чтобы они не смели утаивать доходы. Суммы были колоссальными, поэтому статус «целовальника» сразу же существенно поднимался.

В XVII веке, уже при Петре Первом, на объём водки, который разрешалось самостоятельно произвести тому или иному дворянину (дозволение на производство водки продавалась через государственную систему, и право на покупку имели исключительно дворяне), влияло положение в табели о рангах. Чем выше твоё имя в табели, тем больше водки ты можешь производить. К примеру, действительный тайный советник имел возможность делать практически неограниченный объём напитка — и для домашнего потребления, и, естественно, на продажу.

Помимо экономических, не менее значимыми являлись цели политические — спаивание народа. С предельным цинизмом их определила императрица Екатерина Вторая: «Пьяным народом легче управлять». При всех царёвых кабаках служили доносчики, подслушивающие разговоры выпивших людей за столами. Тогда же была сложена поговорка: «Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке». Непроизнесение тоста за царя приравнивалось к государственному преступлению, за которое можно было поплатиться. При распитии водки в домашних условиях первый тост также обязательно был за здравие царя. Эта ситуация изменилась при той же Екатерине Второй, о чём в своей известной оде «Фелица» пишет Гаврила Державин: «Казни не боясь, в обедах за здравие царей не пить».

Неоднократно возникавшие общественные движения трезвости быстро и сурово подавлялись царским режимом.

"... На Варварке стоит низенькая изба в шесть окон, с коньками и петухами, — кружало — царёв кабак. Над воротами — бараний череп. Ворота широко раскрыты, — входи кто хочет. На дворе на жёлтых от мочи сугробах, на навозе валяются пьяные, — у кого в кровь разбита рожа, у кого сняли сапоги, шапку. Много запряжённых розвальней и купецких, с расписными задками, саней стоят у ворот и на дворе.

В избе за прилавком — суровый целовальник с чёрными бровями. На полке — штофы, оловянные кубки. В углу — лампады перед чёрными ликами. У стен — лавки, длинный стол. За перегородкой — вторая, чистая палата для купечества. Туда если сунется ярыжка какой-нибудь или пьяный посадский, — окликнет целовальник, надвинув брови, — не послушаешь честью — возьмёт сзади за портки и выбьет одним духом из кабака.

Там, во второй палате, — степенный разговор, купечество пьёт пиво имбирное, горячий сбитень. Торгуются, вершат сделки, бьют по рукам. Толкуют о делах, — дела ныне такие, что в затылке начешешься.

В передней избе у прилавка — крик, шум, ругань. Пей, гуляй, только плати. Казна строга. Денег нет — снимай шубу. А весь человек пропился, — целовальник мигнёт подьячему, тот сядет с краю стола, — за ухом гусиное перо, на шее чернильница, — и пошёл строчить. Ох, спохватись, пьяная голова! Настрочит тебе премудрый подьячий кабальную запись. Пришёл ты вольный в царёв кабак, уйдёшь голым холопом.

— Ныне пить легче стало, — говаривает целовальник, цедя зелёное вино в оловянную кружку. — Ныне друг за тобой придёт, сродственник или жена прибежит, уведёт, покуда душу не пропил. Ныне мы таких отпускаем, за последним не гонимся. Иди с богом. А при покойном государе Алексее Михайловиче, бывало, придёт такой-то друг уводить пьяного, чтобы он последний грош не пропил... Стой... Убыток казне... И этот грош казне нужен... Сейчас кричишь караул. Пристава его, кто пить отговаривает, хватают и — в Разбойный приказ. А там, рассудив дело, рубят ему левую руку и правую ногу и бросают на лёд... Пейте, соколы, пейте, ничего не бойтесь, ныне руки, ноги не рубим..." (из романа «Пётр Первый», А. Толстой).

Сам император Пётр Первый трезвенником отнюдь не был и никогда не требовал ведения трезвого образа жизни от своего ближайшего окружения. Он охотно посещал Всешутейший, Всепьянейший и Сумасброднейший Собор, где спиртное буквально лилось рекой и где в наибольшем почёте оказывались те, кому удавалось не захлебнуться до смерти в ядовитых водах. Словно в насмешку над своими подданными так называемого «подлого» происхождения, в 1714 году с целью борьбы против пьянства Пётр Первый ввёл особую медаль. Она была в форме восьмиконечной звезды с красноречивой надписью «За пьянство», отливалась из чугуна и весила 17 фунтов (6,8 кг), не считая веса чугунных цепей и ошейника. Полный вес награды, таким образом, составлял один пуд (16 кг). Особо отличившихся по части выпивки простолюдинов «награждали» этой медалью в полицейском участке, и носить её, не снимая, следовало неделю. В случае рецидива срок ношения медали увеличивался двукратно, троекратно и т.д.

Петровская медаль «За пьянство» считается самой тяжёлой известной медалью в истории человечества. По сути, это было пыточное приспособление — с такой медалью невозможно было ходить прямо, жестоко болела шея, ныли грудь и спина. К тому же, медаль исполняла роль «позорного клейма», поскольку её невозможно было спрятать от окружающих. Именно чтобы подчеркнуть её позорность, медаль отливали в форме восьмиконечной звезды, напоминающей высшую награду Российской империи — орден Святого Андрея Первозванного.

... Вешали её на шею тем, кто преступал регламент на алкоголь, введённый императором для людей «подлого звания». Так, например, в день получки «мастеровому ради веселья позволяется женатому с женою и с детьми на весь его дом пропить гривну, холостому же позволяется пропить один алтын». Аристократы и зажиточные купцы медалью «За пьянство» не награждались ни при каких обстоятельствах.

Чаше всего медаль доставалась загулявшим матросам. Однако для них в этом случае предусматривался «бонус» — Указ Петра Первого, гласивший: «Чарку апохмельную в любом кабаке бесплатно выдавать предъявителю сего ордена».

Согласно историческим сведениям, впервые подобные медали появились на заводах предпринимателей Демидовых, с 1702 года владевших множеством горнодобывающих предприятий, по сути, представлявших собой на Урале малые города.

Именно Демидовы, в целях борьбы с алкоголизмом, придумали вешать на шею пьянствующим рабочим чугунный орден в форме восьмиконечной звезды, только вес его равнялся не семи, а четырём килограммам. Самостоятельно снять такое «украшение» рабочие не могли, так как крепилось оно на ошейник и запиралось на сложный замок.

Пётр Первый, в 1702 году передавший Никите Демидову государственный Невьянский металлургический завод, с которого и началась история Демидовских предприятий на Урале, позаимствовал идею и придал ей широкий масштаб. Значительно увеличив вес медали «За пьянство» и добавив свой вензель, с 1714 года император ввёл награду в обиход.

... Пик употребления алкоголя пришёлся в Российской империи на первые годы после отмены крепостного права. По приблизительным подсчётам, в те времена выпивалось около шести литров спиртного на человека в год. (Для сравнения: современная Украина характеризуется как самый быстрорастущий рынок спиртных напитков с очень высоким потреблением алкоголя, которое по официальным данным составляет уже около 17 литров чистого спирта на душу населения в год).

Вплоть до революционных событий начала ХХ века употребление алкоголя на территории Российской империи стремительно снижалось. Очередной пик пьянства пришёлся как раз на 1917 год. Алкоголя стали употреблять значительно больше, чем при царе. Однако вскоре советская власть начала бороться с чрезмерным употреблением спиртного, серьёзно влиявшим на эффективность работы новой системы и подрывавшим авторитет её представителей.

"Дня за три до престольного праздника председателя сельского совета вызвали в волость.

Оставив ребятишек курить самогонку, он пошёл с секретарём. Проходя по деревне, они посмотрели на трубы и покачали головами: из каждой трубы вилась струйка дыма.

— Все работают... — сказал председатель. — Думали ли, что доживём до этого: у каждого дома свой завод винокуренный.

— Благодать, — отвечал секретарь, — не напрасно, выходит, головы-то ломали.

Через полчаса они вернулись бегом. Председатель стучал в каждое окно и кричал:

— Гаси, дьяволы, топку. Объявляю все заводы закрытыми.

И когда из изб выскакивали испуганные мужики и спрашивали, в чём дело, он кричал:

— Агитатор по борьбе приехал. Держи ухо востро. Прячь.

— Да куда ж её девать-то теперь, когда уж затёрто всё?

— Куда хочешь. Хоть телятам выливай. А ежели у какого сукина сына найду, тогда не пеняй. — И побежал дальше.

— На собрание!.. — кричал в другом конце секретарь.

— Сейчас, поспеешь, дай убрать-то.

— Вот и делай тут дело, — говорили мужики, бегая с какими-то чугунами, и сталкивались на пороге с ребятишками, которые испуганно смотрели вслед.

— Вы чего тут под ногами толчётесь! Вас ещё не хватало. Бабы, работай! Волоки чугуны на двор.

Через полчаса председатель вышел на улицу и посмотрел на трубы. Дыму нигде не было.

— Здорово сработали, — сказал секретарь, — в момент вся деревня протрезвела.

— Дисциплина.

Приехавший человек, в кожаной куртке с хлястиком сзади и с портфелем в руках, пришёл в школу, где было назначено собрание, и прошёл через тесную толпу, которая раздвигалась перед ним на обе стороны, как это бывает в церкви, когда проходит начальство.

Остановившись перед столом, приезжий разобрал портфель, изредка поправляя рукой, закидывая назад волосы, которые у него всё рассыпались и свешивались наперёд, когда он наклонялся над столом. Потом он несколько времени подозрительным взглядом смотрел на толпу и вдруг неожиданно спросил:

— Самогонку гоните?..

Все молчали.

— Кто не гонит, поднимите руки.

Все стояли неподвижно.

— Что за чёрт... — сказал приезжий. — Всей деревней валяете! — И обратился к переднему:

— Ты гонишь?

— Никак нет...

— Так чего ж ты руки не поднимаешь?

— А что ж я один буду?

— А ты?..

— Никак нет.

— Так вот... товарищи, объявляется неделя борьбы с самогонкой: кто перегоняет хлеб на водку, тот совершает величайшее преступление, так как этим самым подрывает народное достояние. Хлеба и так мало, его надо беречь. Понятно?

— Чего ж тут понимать. Известное дело... — сказало несколько голосов.

— Ну, вот. И вы сами должны смотреть, если у вас есть такие несознательные члены общества, которые не понимают этого.

Передние, стоя полукругом перед столом, со снятыми шапками в руках, как стоят, когда слушают проповедь, при последних словах стали оглядываться и водили глазами по рядам, как бы ища, не окажется ли здесь каких-нибудь несознательных членов.

— А то я проезжал по одной деревне, а там почти из каждой трубы дымок вьётся...

— Нешто можно... Да за такие дела... тут дай бог только прокормиться.

— Праздник... — сказал чей-то нерешительный голос сзади.

— Мало ли что праздник. У вас вон тоже праздник, а дыму ведь нет.

Крайние от окон мужики пригнулись и зачем-то посмотрели на улицу, поводив глазами по небу.

— А нельзя эту неделю на ту перенести? — спросил чей-то нерешительный голос.

— Что?..

Вопрос не повторился.

— А по избам пойдёте?

— Что там ещё?

Ответа не последовало.

Через полчаса приезжий, закинув рукой волосы назад, вышел из школы. Все, давя друг друга в сенях, вытеснялись за ним на улицу и, затаив дыхание, ждали, куда пойдёт...

Приезжий стоял с портфелем в руках и водил глазами по крышам изб. Мужички, справляясь с направлением его взгляда, тоже водили глазами.

— Дыму, кажется, нигде нет, — сказал приезжий.

— У нас никогда не бывает, — поспешно ответил председатель, протискавшись вперёд.

— Это хорошо. А то у ваших соседей из каждой трубы дымок.

— Дисциплины нету, — сказал секретарь.

— Ну, так вот... объявляется, значит, неделя борьбы с самогонкой. Слушайтесь председателя и во всём содействуйте ему.

— А после этой недели как?..

— Что?..

Никто ничего не ответил.

— Наказание божие, — говорили мужики, — праздник подходит, всё приготовили честь честью, затёрли, вдруг нате, пожалуйста.

— Скоро ещё, пожалуй, объявят, чтоб неделю без порток ходить.

— Вроде этого. У людей праздник, а у них — неделя.

— А, может, разводить начинать? — сказал голос сзади, когда приезжий скрылся за поворотом дороги.

— Я те разведу... — крикнул председатель. — Раз тебе сказано, что в течение недели — борьба, значит, ты должен понимать или нет?

Подошёл, запыхавшись, кузнец. Его не было на собрании.

— Где пропадал?

— Где... — сказал кузнец, вытирая о фартук руки, — баба со страху корове вывалила затирку из чугуна, а та нализалась и пошла куролесить, никакого сладу нет.

— Прошлый раз так-то тоже прискакали какие-то, — сказал шорник, — а у меня ребятишки курили, да так насвистались, шатаются, дьяволята. Один приезжий что-то им сказал, а мой Мишка восьмилетний — матом его. Ну, прямо, обмерли со старухой.

— С ребятами беда. Все с кругу спились.

— Заводчики — своя рука владыка.

— Моему Федьке девятый год только пошёл, а он кажный божий день пьян и пьян, как стелька.

— Молод ещё, что же с него спрашивать.

— Да, ребятам — счастье: нашему брату подносить стали, почесть, когда уж женихами были, а эти чуть не с люльки хлещут.

— Зато будет, что вспомнить.

— На войне уж очень трудно было. Пять лет воевали и скажи, голова кажный день трезвая. Ну, прямо на свет божий глядеть противно было.

— А тут опять теперь затеяли. Что ж, они не могли в календарь-то посмотреть; под самый праздник подгадали.

Председатель что-то долго вглядывался из-под руки в ту сторону, куда уехал агитатор, потом спросил:

— Не видали, что, он мостик проехал или нет?

— Вон, уже на бугор поднимается, — сказало несколько голосов, и все посмотрели на председателя. Тот, достав кисет и ни на кого не глядя, стал свёртывать папироску.

— Да, во время войны замучились. Бывало, праздник подойдёт — водки нет. И ходят все, ровно потеряли что. Матерного слова, бывало, за все святки не услышишь.

— Вот это так праздник.

— Это что там — мёртвые были.

— Эх, когда заводы громили... Вот попили... в слободке, как дорвались до чанов со спиртом, так и пили, покамест смерть не пришла.

— Вот это смерть... в сказке только рассказывать.

— Да... бывало, по деревне пойдёшь, словно вымерла вся: без памяти лежит.

— Свободы настоящей нет. Эх, — сказал кто-то, вздохнув. — Ведь это сколько даром хлеба-то пропадает — на этот налог обирают. Ведь ежели бы он целиком-то оставался, тут бы как с осени котёл вмазал, ребят в дело запряг и лежи, прохлаждайся. А то вот праздник подходит, а мы, как басурмане...

— Наоборот всё пошло, — сказал кто-то, — прежде под праздник люди были пьяные, коровы трезвые, а теперь люди трезвые, коровы пьяные...

Кузнец только молча плюнул. Потом, немного погодя, сказал:

— Бутылки на две выжрала, анафема.

— А какую водку стали было гнать. Прежде, бывало, пьёшь, — мать пресвятая богородица, за что ж ты наказала, и гарью какой-то и дёгтем от неё воняет, после головы не подымешь. А теперь только навострились, а они со своими неделями. Да аппараты ещё отбирают. Значит, опять на стену лезть.

— Нешто они об этом думают? Им одна только забота — дело развалить.

— Да нешто без водки можно? Не говоря уж о том, что душа требует, а и дела без неё никакого не сделаешь: заявление какое подать, в волость идти, — что ж, ты и явишься с пустыми руками?

Председатель молча курил и, сплёвывая, всё поглядывал на бугор.

— Верно, верно, — отозвались дружные голоса.

— Я вот лошадям своим пачпорт опоздал выправить. Им уж давно совершеннолетие вышло, а они у меня без прописки сидели. Думал, засудят. А привёз три бутылочки...

— Ежели где председатель хороший, понимающий попадётся, там жить ещё можно.

— А главное дело, всё равно это ни к чему: раз природой устроено, тут мудри не мудри, всё то ж на то ж сойдёт.

— Это верно... прошлый год всю рожь на водку перегнали, сами не жрамши на одной мякине сидели, а к празднику у кажного полное обзаведение, и на первый же день праздника так насвистались, что как колчушки лежали.

— Как же можно... народ-то православный, слава тебе господи, лбы ещё не разучились крестить, особливо, где председатель понимающий...

Председатель докурил папироску и, оглянувшись на бугор, сказал:

— Скрылся...

Все повернулись к нему и замерли.

— По случаю праздника... принимая во внимание местные нужды и обстоятельства населения... объявляю заводы... открытыми. Но ухо держи востро. Ежели в эту неделю кого замечу, спуску не дам.

— А как же дым-то? — сказал кто-то сзади.

— Дым куда хочешь девай, и ребят пьяных по улице не распускать, а то так-то какой-нибудь нагрянет, а они у вас лыка не вяжут.

— Слушайся председателя, — сказал секретарь«. (рассказ «Дым», П. Романов)

В годы Второй мировой войны употребление алкоголя на территории Советского Союза свелось к минимуму. По статистике тех лет, за год выпивалось меньше двух литров спиртного на человека, причём львиная доля этого объёма приходилась на «фронтовые сто грамм». Первые послевоенные годы также не стали периодом расцвета пьянства, не до того было — общие материальные и бытовые трудности, борьба с детской безнадзорностью, восстановление разрушенного хозяйства страны. Хотя, в целом, пить, конечно, стали больше, чем в период войны.

Черты досугово-бытовой вредной привычки пьянство стало приобретать в 1960-е годы. Немалую роль сыграли в этом традиции так называемого «застолья». Стоит отметить, что средствами массовой информации нередко рекламировалась привлекательность всевозможных праздничных застолий, особенно новогодних, и не осуждалось злоупотребление спиртными напитками «в честь праздника». Красочные иллюстрации накрытых столов, уставленных изысканными яствами, печатались во всех кулинарных книгах тех лет, причём в центре любого стола можно отчётливо разглядеть несколько бутылок вина, коньяка или водки.

... Не секрет, что первое приобщение к алкоголю в семьях, в основном, происходит именно за праздничным столом: «семейное торжество», «гости» и т.д. Обычно это бывает, так сказать, «невинная» рюмочка лёгкого хмельного напитка. И хотя происходит это с согласия родителей, в кругу семьи, первое употребление ребёнком алкоголя крайне опасно. Ведь стоит один раз прикоснуться к спиртному, как психологический барьер снимается, и ребёнок считает себя вправе выпить за столом и в другой раз. Недаром в народе говорят: «Реки начинаются с ручейка, а пьянство с рюмочки».

По мнению врачей, мотивы употребления спиртного детьми и подростками разделяются на две группы. В основе мотивов первой группы лежит любопытство, чувство запретной игры, желание испытать новые ощущения. Здесь проявляются особенности психики несовершеннолетних, пробуждающееся в них чувство взрослости, желание подражать старшим, «быть как все». Возрастными особенностями вполне можно объяснить и употребление спиртных напитков «для храбрости». Этот мотив связан с отсутствием у подростков жизненного опыта, знаний, позволяющих им свободно вступать в общение с окружающими (например, с людьми старшего возраста, с девушками).

Особого внимания заслуживает вторая группа мотивов потребления алкоголя, которые определяют пьянство как тип поведения правонарушителей.

В первую очередь, это стремление избавиться от скуки. В психологии скукой называют особое психическое состояние личности, связанное с эмоциональным голодом. У подростков этой категории существенно ослаблен или полностью утрачен интерес к познавательной деятельности. Подростки, употребляющие спиртное, не занимаются никакой общественной деятельностью. Деструктивные сдвиги наблюдаются у них в сфере досуга: они не интересуются спортом, серьёзной художественной литературой, музыкой, не участвуют в творческой самодеятельности. Наконец, многие подростки употребляют спиртное, чтобы снять скованность, внутреннее напряжение, освободиться от неких неприятных переживаний. Напряжённое, тревожное внутреннее состояние может возникнуть в связи с определённым положением в семье, в школе, с заниженной личной самооценкой.

Препровождение свободного времени с друзьями характерно для подростков, и хотя подростковые группы складываются стихийно, их, в основном, составляют личности, близкие по уровню развития, запросам и интересам. Если подростковая группа не объединена какой-то полезной деятельностью, в ней преобладает «пустое» времяпрепровождение, создающее скучающим несовершеннолетним благоприятную почву для распития спиртного.

... Статистика распространения алкоголизма среди подростков в современной Украине пугает своими масштабами. Психологи, педагоги и работники медицинской сферы убеждены: в 2020-х годах это уже не проблема отдельных неблагополучных семей, в которых дети начинают выпивать по примеру родителей. Это — общенациональная социальная проблема, решать которую следует на государственном уровне.

В настоящее время Украина занимает первое место в мире по употреблению алкоголя среди подростков. Согласно исследованиям ВОЗ, 40% детей в возрасте от 13-ти до 18-ти лет систематически употребляют алкоголь. Для сравнения, в США этот показатель равняется 30%.

Алкоголизм развивается у подростков за считанные месяцы — в отличие от взрослых, у которых на формирование пагубной привычки уходит до нескольких лет. Подростки значительно быстрее адаптируются к внутренним изменениям, поэтому сильнейшая алкогольная зависимость может развиться у выпивающего ребёнка буквально на глазах. Это касается не только — и даже не столько! — крепких алкогольных напитков. Пиво и так называемая «слабоалкоголка» — вот то, чем практически ежедневно «балуются» современные школьники.

Пиво и слабоалкогольные напитки у нас доступны и относительно дёшевы, а повсеместная их реклама считается самым коварным звеном в механизме развития алкоголизма среди подростков. Парни и девушки 13-18-ти лет могут в течение дня выпивать до нескольких бутылок некрепкого спиртного, совершенно не задумываясь над тем, что фактически бутылка пива влияет на организм точно так же, как 60 мл водки.

Однако об этом отлично осведомлён кто-то другой. Точнее, другие.

«Пьяным народом легче управлять»?..

Маргарита Серебрянская,

председатель Общественного Союза «Совесть»

Источники:

«Найти себя», сборник рассказов, Д., изд-во «Донбасс», 1986 г.

http://www.serann.ru/text/ne-mogu-u-9428

http://www.c-cafe.ru/Lib/LibWork.php?WorkId=1486

http://fandea.ru/662-carskii-kabak-kak-pooschrjalos-pjanstvo-pri-care-aleksee-mihailoviche.html

https://msch59.ru/подростки/с-чего-начинается-пьянство/

https://histograf.ru/russia/content-217/

https://tsn.ua/ru/lady/dom_i_deti/deti/9-faktov-o-podrostkovom-alkogolizme.html