История первая. Несмотря на то, что моя работа начинается с девяти и до учреждения пятнадцать минут ходьбы, в восемь часов я уже на улице.

Нет, я не отношусь к тем работникам, которые приходят пораньше, чтобы показать своё рвение, и меня даже нельзя причислить к тем, которые чинно и важно по утрам накачивают себя полезным свежим воздухом.

Дело в том, что ровно в восемь часов десять минут, когда я прохожу через парк, навстречу идёт она. Я ничего не знаю о ней. Уже три года в восемь десять мы проходим друг мимо друга и улыбаемся. Мы переговариваемся взглядами.

— «Доброе утро!» — приветствую я.

— «Здравствуйте!»

— «Какая вы сегодня красивая!»

— «Спасибо!»

— «Я хочу с вами познакомиться!»

— «Так подойдите же!..»

Но этого я не могу сделать. Не хватает духу. Боюсь, что всё нафантазировал, и она разрушит то, что для меня так дорого.

Случается ей запоздать иногда – я уже волнуюсь: уж не заболела ли? Стоит нам купить обновку, мы тут же спешим показать её друг другу.

— «О, у вас новая кофточка! – восхищённо говорю я ей взглядом. – Как вы в ней хороши!»

— «Фу, как вам не идёт этот берет!» — замечает она. И следующим утром, увидев меня в шляпе, радостно приветствует:

— «Ну, вот! Другое дело!»

Сто раз я собирался подойти к ней, и сто раз, онемевший, проходил мимо. Конечно, это не могло не отразиться на моей работе. Вместо того, чтобы составлять отчёты, я уговаривал себя подойти и заговорить с ней. Мне мечталось: вот я подхожу, беру её за руку и, глядя в голубые глаза, говорю:

— Три года мы встречаемся! Как вас зовут? Я люблю вас!

Вначале на работе мне прощали мою рассеянность, потом стали советовать уйти по-хорошему, затем – уволили. Но на свиданья я продолжал ходить. И тут произошла заминка. Я никак не мог найти работу, начинающуюся с девяти. С семи, с восьми – сколько угодно. А с девяти – нет! Я был в отчаянии. Наши встречи не прекращались. Но и в ней я уловил теперь какую-то перемену. Улыбка её стала грустнее.

— «Что с вами?» — спросил я взглядом.

— «А с вами?» — спросила она в ответ.

И тут мне пришла в голову мысль. Идиот! Ты ищешь работу с девяти? А где работает она?! Устройся туда же!

На следующее утро я решил подойти и узнать адрес её работы. Конечно, я мог пойти и следом… Но, как объяснил позднее знакомый психолог, главное всё же было заговорить с ней. Ещё издали я увидел её. Последнее, что я помнил: мне нужна работа. И я подошёл:

— Где вы работаете?

Она остановилась, улыбка медленно угасла. Она вскинула на меня голубые глаза, и они рассказали:

— «Меня уволили. Сейчас я нигде не работаю, так как ищу работу, которая начиналась бы… с девяти».

… Сейчас мы давно ходим на работу вместе. И детям своим, чтобы предостеречь их от легкомысленной любви с первого взгляда, мы рассказываем:

— Прежде чем пожениться, мы с вашей мамой встречались целых три года.

Это производит впечатление!

История вторая.  Галя вернулась домой поздно. Она тихонько прошла в свою комнату, и вскоре оттуда послышались глухие рыдания.

— Оля, — толкнул Анатолий Платонович лежащую рядом супругу. – Галя плачет.

Ольга Николаевна быстро накинула халат. Вскоре к Галиным рыданиям присоединился и плач жены.

— Что случилось? – спросил испуганно Анатолий Платонович, входя к ним.

— Борис, — пояснила сквозь слёзы Ольга Николаевна, — женится на другой. Сейчас Галочке признался.

— Негодяй! – вскричал в бешенстве Анатолий Платонович. – Подлец!

Отец бегал из комнаты в комнату и почему-то включал всюду свет.

— Завтра я пойду к этому негодяю! Пусть он посмотрит мне в глаза!

Прямо с работы оскорблённый отец помчался домой к Борису. Открыла пожилая женщина.

— Бориса можно?

— Его нет. Что ему передать?

— А вы, простите, кто?

— Его мама.

Что-то знакомое показалось ему на миг в этой седой женщине, но, отбросив лирику, он строго представился:

— Я – отец Галины! Анатолий Платонович Краснов.

Женщина молчала, рассматривая лицо гостя, затем тихо спросила:

— Толя, ты не узнаёшь меня?

— Наташа?.. – ахнул гость.

Анатолий Платонович забыл про дочь, про обиды, про всё. Они гуляли по городу, вспоминая молодость, а когда вечером поздно прощались, она задумчиво спросила:

— Толя, почему ты тогда женился на другой?.. Перед самой нашей свадьбой… Отец собирался убить тебя…

— Ну, попадись он мне только!.. – сказал Анатолий Платонович дочке, вернувшись домой. – Я точно его убью!..

Михаил Дымов

История третья. Бывало у вас такое: увидишь плохой сон и, уже проснувшись, ещё не веришь в то, что беда осталась там, во сне? Вот теперь Вовке хотелось проснуться. В доме недавно прозвучало слово РАЗВОД. И оно не исчезло, как все слова, которые улетают неизвестно куда, когда их произносишь, а осталось зловещим красноватым мерцанием, которое уродовало всё, что попало в его злые лучи.

Порой в дом приходили дедушка с бабушкой, но у них был такой вид, словно они пришли к тяжелобольному, а уходя, бабушка прижимала Вовку к себе так, как будто его сейчас изжарят людоеды, а она бессильна ему помочь.

— Вовка, ты у меня мужик с головой, — сказал папа, неуверенно погладив его по голове. – Такая, брат, штука… Мы с мамой решили жить не вместе.

— Как не вместе? – ещё ничего не понимая, спросил Вовка, но уже жёсткая рука в чёрной перчатке сжала его сердце. – А я?

Этого вопроса, похоже, больше всего боялся папа.

— А ты можешь жить и там и там.

— Я не хочу «и там и там», я хочу с вами.

— Сама попробуй, — нервно бросил папа маме.

Но мама непривычно зло ответила:

— А это не я тебя с ребёнком бросаю, а ты меня, вот и объясняйся.

— Татьяна, боже мой, — сжал папа побелевшими пальцами голову, — откуда такая чёрствость в тебе, ведь я тебя всегда считал человеком тонким и интеллигентным…

— Видимо слишком тонким, потому и нашёл себе эту сосиску, извини, точнее будет – сардельку, и, видимо, слишком интеллигентным: захотелось простых, здоровых отношений с этой цирюльницей.

Вовка испугался за маму: это было не её лицо – чужое, злое и в то же время беспомощное и жалкое. Краска под глазами размазалась.

— Мама, — впервые вдруг Вовка понял весь ужас этого страшного слова, которое произнёс на кухне папа, РАЗВОД, — мамочка, не надо, не надо, я боюсь тебя такую!..

Мама дёрнулась от Вовкиных слов, и на её лице вспыхнула спасительной надеждой улыбка, но она не получилась, лицо скривилось, и мама заплакала.

— Мама, мне учительница сказала, если опять никто из вас не придёт на родительское собрание, то меня не пустят на уроки, — пытался разбудить от мрачной задумчивости маму Вовка.

— Говори об этом отцу. Ему всё равно. Он ни о чём, кроме этой твари, думать не хочет.

— Ма-а, а мне-то что делать? – Но мама опять уже не слышала его.

— Папа, я не могу решить задачу…

— Да, сын, я сам тут никак не могу решить задачу. Да ещё какая задача: с тремя… неизвестными. Треугольник называется. Слыхал такое? – папа опять говорил вроде бы и с Вовкой, но мальчик понимал, что папа занят своими мыслями.

— Папа, я не пойду завтра в школу…

— На, сын, денежку, купи себе чего-нибудь, мороженого там, в кино сходи, что ли…

Вовка почувствовал себя так, словно он был тем щенком, которого выбросили хозяева около входа в метро. Он тогда так плакал… Громко. А Вовка заплакал тихо и ушёл в свою комнату.

Мама с папой друг с другом не разговаривали, а когда говорили с Вовкой, то так, как будто это и не Вовка, а устройство для глухого телефона.

— Вова, — говорила жутко фальшивым голосом мама, — скажи своему отцу, чтобы его знакомая цирюльница домой нам не звонила, не то я не отвечаю за себя…

— Вова, — говорил таким же противным голосом папа, — интеллигентные дамы всегда должны отвечать за себя.

Бабушка спросила Вовку, не знает ли он, подали родители заявление на РАЗВОД или нет…

— Какое заявление? – спросил мальчик, чувствуя, что в груди  опять заболела сразу тысяча больных зубов.

— Ой, малыш, да не обращай внимания, тоже нашла о чём с ребёнком, — ворчала бабушка себе тихонько под нос. – Они о мальчишке не думают, и я, старая, туда же.

Не нужен. Никому не нужен… Никто из взрослых не слышал, не видел, что больно ему, Вовке. Как ему разделиться на две части?

И тут ему пришла в голову спасительная мысль… Он сел и написал:

Заявление!!!

Я, Владимир Титов, хочу развестись со своими родителями,

 которые меня разлюбили.

Не ищите меня.

Когда заявление было написано, Вовка разревелся. Всё-таки почему-то было жалко папу и маму. Но он сложил заявление, написал на конверте: «Судье от Владимира Титова», и пошёл на вокзал в надежде уехать на электричке «зайцем» к своей другой бабушке в деревню.

Тамара Ломбина