«Вообще в жизни много справедливого. Вот жалеют: Есенин мало прожил. Ровно — с песню. Будь она, эта песня, длинней, она не была бы такой щемящей. Длинных песен не бывает…» (из рассказа «Верую!», В. Шукшин)

Вот и сам Василий Макарович прожил ровно — с песню. Говорил, что сильному в этом мире приходится узнавать всё: и позор, и муки, и суровый суд над собой, и радость врагов. А жить — надо. Ведь не старость сама по себе уважается, а прожитая жизнь. Если она была, жизнь-то…

Родом Василий Макарович происходил из деревни Сростки Алтайского края, крестьянин потомственный, традиционный. Очень рано пришлось ему стать взрослым. Была война, и Василий не доучился в школе, пошёл работать. В четырнадцать лет. Потом подошёл срок служить. Служил Василий во флоте. И только потом в его жизни появился институт.

А до этого он сдал экстерном экзамены за десять классов общеобразовательной школы. То есть от начала вступления в самостоятельную жизнь до возможности осмысления в институте того, что он успел увидеть, — это порядка 10-11 лет — прошёл период подбора материала, напитанности им. Так что в институте Василию уже можно было изъясняться на базе собственного жизненного опыта. Отсюда, может быть, появилась более или менее самостоятельная интонация в том, в чём студентам предлагали высказаться. Писать Шукшин начал в институте, и первые его литературные опыты читал и оценивал Михаил Ромм, известный в то время кинорежиссёр, наставник Шукшина, ведущий мастерскую во ВГИКе. Именно Михаил Ильич благословил Шукшина на этот путь. Рассказы-то были ещё слабые, однако Ромм искренне советовал ученику не оставлять литературную работу, что тот и сделал. По окончании ВГИКа Шукшин выбрался на профессиональную дорогу и стал широко печататься в различных изданиях.

Прошло уже столько времени, как Василия Макаровича с нами нет, но совершенно ясно, что всё сделанное этим человеком не только не теряет своего значения, но начинает новую жизнь — ту самую, высшую и нетленную, в которой пребывают величайшие творения человеческого духа.

Короткой, щемящей — с песню! — но удивительно цельной, исполненной глубокого смысла оказалась его жизнь. Крестьянский сын из глухой алтайской деревушки стал большим писателем, самобытным режиссёром и киноактёром. Скажем, сама по себе его дорога — «это многих славных путь». Нет, здесь важнее и значительнее другое: всюду в своём многогранном творчестве Василий Макарович был подлинным выразителем народной души, художником из народа и для народа. Как он любил свою землю, жил её заботами, сострадал печалям, гордился высоким её предназначением!..

В одной из последних своих статей — «Монолог на лестнице» — он писал о масштабах деятельности творческой интеллигенции, восхищался подвижничеством людей, отдавших все силы, знания, талант духовному раскрепощению народа.

Именно таким подвижником, красивым, великодушным, щедрым человеком был и Василий Макарович.

… Сначала мы узнавали удивительного, ни на кого не похожего актёра Шукшина. Он запоминался по фильмам «Два Фёдора», «Алёнка», «Золотой эшелон», «Простая история», «Мужской разговор», «Даурия», «Освобождение». Так же неповторимо начинался и Шукшин-режиссёр. «Живёт такой парень» — первый фильм, поставленный им по собственному сценарию, с успехом прошёл по кинотеатрам, блеснул на телевизионном экране и завоевал «Золотого льва» — высшую награду Венецианского кинофестиваля. Вторая режиссёрская работа Василия Макаровича — «Ваш сын и брат» — была отмечена Государственной премией, а «Странные люди», «Печки-лавочки» и «Калина красная» (в последних двух фильмах он сам снимался в главных ролях) утвердили, что существует в киноискусстве особая, отличающаяся глубоким проникновением в народные образы и характеры режиссёрская школа Василия Шукшина.

Конечно, не был его путь в искусстве прямым и гладким. Так просто не могло быть. В верхних эшелонах власти с самого начала не утихали громкие разговоры и споры вокруг его фильмов и книг. Но, как всегда это бывает, самым прозорливым читателем и зрителем оказался народ: он проник в плоть и кровь произведений Шукшина, принял их сердцем, услышал искренний, взволнованный голос автора и понял главную его мысль. Звучит она так: «Не поучать народ, а учиться у народа».

Да, произведения Василия Макаровича, их обстоятельства и герои правдивы как с социальной, бытовой стороны, так и с художественной, эстетической. «Нравственность есть Правда» — так определил свою главную заповедь сам Шукшин и развил, утверждая эту мысль не только в статье под таким же названием, в многочисленных интервью, на встречах со зрителями и читателями, но прежде всего в творчестве.

Заповедь эта ни разу не была им нарушена. Шукшин не шёл ни на какие компромиссы с собственной совестью. Он говорил людям правду — всегда Правду! — какой бы трудной и горькой она подчас ни была. В своих сборниках рассказов («Сельские жители», «Там, вдали…», «Земляки», «Характеры», «Беседы при ясной луне»), в своих романах («Любавины», «Я пришёл дать вам волю») он создавал образы оригинальные, самобытные, единичные в реальной действительности и в то же время типические, взятые из живой жизни, отражающие состояние народной души.

У Василия Макаровича был свой почерк, свой стиль, он прекрасно владел ими, а более всего — стихией живого русского языка в современном его бытовании, лексикой просторечия, и любое его слово отличали меткость, выразительность, звучность.

Таланту его присущи были и лиризм, и юмор, и сатира. То, что только намечалось в рассказах и фильмах, выплёскивалось на театральных подмостках в пьесе «Энергичные люди», в повестях-сказках «Точка зрения» и «До третьих петухов».

Михаил Шолохов говорил о Шукшине: «Не пропустил он момент, когда народу захотелось сокровенного. И он рассказал о простом, негероическом, близком каждому так же просто, негромким голосом, очень доверительно. Отсюда взлёт и тот широкий отклик, который нашло творчество Шукшина в сердцах многих тысяч людей…»

Другие его современники вспоминали: «Он чаще молчал, слушал, а на незнакомых людях вообще нередко замыкался, боясь „брякнуть“ что-либо невпопад. Отсюда — одна из бытующих вокруг Шукшина легенд о его нелюдимости, угрюмости и т.п. Можно добавить, что эта черта характера — молчаливость, скупость слов и жестов, под которыми — даже среди хорошо знакомых, хороших, но почему-либо не очень пока близких людей — скрывалась натура горячая, даже пылкая, но бесконечно совестливая и стеснительная — эта черта не врождённая, а выработавшаяся за годы мытарств и — ох какого тяжкого — ученья…»

Василий Макарович принадлежал к тем людям, которые умирают не от сердечной недостаточности, а от сердечного переизбытка. «Сердечная недостаточность» — этот диагноз больше подходит для лжеискусства. Настоящее искусство — это всегда сердечный переизбыток. Бережливость по отношению к себе не свойственна истинным художникам. Первый признак истинности — это нежаление себя ради других.

Таким нежалением и была вся жизнь Василия Макаровича Шукшина.

Сначала он стал знаменитым актёром, потом — знаменитым режиссёром, потом — знаменитым писателем. Но широкая народная слава стала для него не правом на благополучие, а обязанностью ещё большей боли. Для Шукшина ни один жанр в отдельности эту боль не исчерпывал. Главное в нём — это сумма сделанного. Сумма эта сконцентрировалась в колоссальный, богатырский человеческий характер, неповторимый в своём отвращении к любой фальши, в яростной жажде Правды…

Роли Василия Макаровича в кино, поставленные им фильмы, написанная им проза могут быть в чём-то сильнее или слабее, но нигде нет ни единого признака сладковатого, ядовитого запаха фальши. Фальшь исходит не обязательно от спекулятивных намерений, иногда она появляется из-за художественной ошибки, из-за недостатка вкуса, как, например, высокопарность или излишняя грубость. Проза Шукшина кажется порой грубоватой, но ведь это не стилизация, а отражение его страданий при виде реальных грубостей жизни. Проза его иногда переходит на метафорический язык, поднимающийся до поэзии, но это опять не стилизация, а его яростная, страдальческая радость от осознания того, что, несмотря на все тёмные стороны жизни, в ней неукротимо живут Красота и Доброта…

«… Шукшину была не только не свойственна, но и противопоказана всякая демонстрация себя, всякое указание на себя, хотя кому-кому, а ему-то было что продемонстрировать. И опять-таки именно благодаря этой забывчивости по отношению к себе он и стал незабываем для других» (из «Собеседований», С. Залыгин)